Фрэнсис Фицджеральд - Три часа между рейсами [сборник рассказов]
— Мистер Хобби, я очень сожалею, что проговорилась, и не хочу…
— Зовите меня просто Пэт. А как ваше имя?
— Хелен.
— Замужем?
— В данный момент — нет.
— Что ж, тогда позвольте пригласить вас на обед.
II
Наступил рождественский вечер, но все попытки Пэта узнать ее секрет так и не увенчались успехом. Теперь почти вся киностудия была в их распоряжении — лишь изредка в коридорах и буфетах попадался кто-нибудь из дежурного техперсонала. Они обменялись рождественскими подарками: Пэт вручил Хелен пятидолларовую банкноту, а она купила для него белый носовой платок. По сему случаю он вспомнил былые дни, когда под Рождество его подарочный урожай состоял из многих дюжин подобных платков.
Сценарий продвигался ни шатко ни валко, зато их дружба за это время заметно окрепла. Пэт рассудил, что секрет Хелен может стать весьма ценным козырем, — очень многие карьеры начинались именно с таких козырей, вовремя выложенных на стол. И кое-кто из тех людей потом взлетел очень высоко, приобретя богатство и власть. Обладание важным секретом было ничуть не хуже родственных связей, и он в своем воображении уже рисовал такой разговор с Гарри Гуддорфом:
«Вот что я тебе скажу, Гарри. Думается, мой богатый опыт не находит здесь должного применения. Оставь эти писульки юным пташкам, а мне пора занять кресло повыше».
«Или что?» — спрашивает Гарри.
«Или пеняй на себя», — с ледяным спокойствием отвечает Пэт…
Эти сладкие мечтания были прерваны на самом интересном месте неожиданным появлением Гарри Гуддорфа собственной персоной.
— С наступающим, Пэт! — сказал он весело, но при виде Хелен его улыбка несколько померкла. — О, привет, Хелен… Не знал, что ты сейчас работаешь с Пэтом. Я послал тебе подарок в сценарный отдел.
— Не стоило беспокоиться.
Гарри быстро повернулся к Пэту.
— Босс мне уже всю плешь проел, — сказал он. — Сценарий должен быть готов к четвергу.
— Положись на меня, — сказал Пэт. — Раз надо — сделаю. Я тебя когда-нибудь подводил?
— Почти всегда, — сказал Гарри. — Практически всегда.
Он явно хотел еще что-то добавить, но тут в кабинет вошел посыльный с конвертом для Хелен Кэгл, и Гарри воспользовался моментом, чтобы тихо ретироваться.
— Вовремя он смылся! — взорвалась от возмущения мисс Кэгл, открыв конверт. — Десять баксов — жалкие десять баксов! — «от руководства» — и это после восемнадцати лет!
Пэт понял: этот момент нельзя упустить… И, усевшись на край секретарского стола, он вкратце изложил Хелен свой план.
— Каждый из нас получит теплое местечко по своему выбору, — сказал он. — К примеру, ты возглавишь сценарный отдел, а я стану помощником продюсера. Денег много, хлопот мало — живи в свое удовольствие! И никаких тебе дурацких сценариев, никакого стука по клавишам с утра до ночи. Мы даже… мы даже… если все пойдет как надо, мы даже сможем пожениться.
Она долго тянула с ответом. А когда вставила чистый лист в каретку пишущей машинки, Пэт решил, что вся затея пошла прахом.
— Я помню это письмо наизусть, — сказала она. — Он напечатал его — собственноручно — третьего февраля двадцать первого года. Потом заклеил конверт и дал мне его для отправки. Но поскольку в те дни он завел шашни с одной блондиночкой, мне захотелось узнать, почему он так секретничает с этим письмом…
Говоря это, она одновременно продолжала печатать и при последних словах протянула Пэту листок с текстом следующего содержания:
Уильяму Бронсону
Студия «Ферст нешнл»
В собственные руки
Дорогой Билл!
Мы убили Тейлора. Следовало надавить на него гораздо раньше. Почему бы теперь не заткнуться?
Твой ГарриПэт ошеломленно перечитал текст.
— Ну, что скажете? — спросила Хелен. — Первого февраля двадцать первого года кто-то прикончил Уильяма Десмонда Тейлора, режиссера. И убийца до сих пор не найден.
III
В течение восемнадцати лет Хелен хранила оригинал письма вместе с конвертом. А Бронсону она тогда отправила копию, подделав на ней подпись Гарри Гуддорфа.
— Детка, можешь считать, что наши дела устроены! — объявил Пэт. — А я-то всегда думал, что Тейлора шлепнула какая-нибудь девица.
Необычайно воодушевившись по сему поводу, он извлек из ящика стола полпинты виски, а чуть позже, когда прошла первая эйфория, спросил:
— Полагаю, письмо надежно спрятано?
— Надежнее некуда. Гарри ни за что его не найдет.
— Детка, теперь он у нас в руках!
Горы денег, лимузины, доступные красотки, вечеринки у бассейнов — все это ярким калейдоскопом замелькало перед глазами Пэта.
Он сложил бумагу, спрятал ее в карман, сделал еще один добрый глоток виски и потянулся за шляпой.
— Вы хотите встретиться с ним прямо сейчас? — спросила Хелен, несколько встревожившись. — Подождите хотя бы, пока я выйду со студии. Не хотелось бы сгинуть вслед за Тейлором.
— Успокойся и положись на меня. Встретимся через час в «Мунчери» на углу Пятой и Ла-Брея.
Идя по коридорам к кабинету Гуддорфа, он твердо решил не оглашать никаких имен и фактов в стенах студии. Когда-то, в свою недолгую бытность начальником сценарного отдела, Пэт выдвинул идею установки в офисах потайных диктофонов, дабы руководство имело возможность по нескольку раз в день проверять сотрудников на предмет лояльности.
Руководство эту идею высмеяло. Однако позднее, когда его вновь низвели до положения рядового сценариста, Пэт порой задумывался: а что, если этот план все же был втихую реализован? И не исключено, что причиной ссылки в убогую конуру, где он прозябал последние десять лет, стало какое-то его неосторожное высказывание, зафиксированное подслушивающим устройством. С мыслями о таких устройствах, незаметно включаемых нажатием кнопки под столом, Пэт и вошел в кабинет Гарри Гуддорфа.
— Гарри, — начал он, тщательно подбирая слова, — ты помнишь ночь на первое февраля двадцать первого года?
Заметно удивленный вопросом, Гуддорф откинулся на спинку вращающегося кресла:
— Ты о чем?
— Постарайся вспомнить. Это очень для тебя важно.
И Пэт уставился на былого приятеля с видом гробовщика, снимающего мерку на глазок.
— Первое февраля двадцать первого года, — задумчиво повторил Гуддорф. — Нет. Как я могу это помнить? Или ты думаешь, что я веду дневник? Я сейчас даже не могу сказать, в каком городе я тогда находился.
— Ты находился здесь, в Голливуде.
— Вполне возможно. Если тебе что-то об этом известно, просвети меня.
— Нет, ты должен вспомнить сам.
— Ладно, попробую. Я приехал на западное побережье в шестнадцатом году. До двадцатого работал на «Байограф».[87] Кажется, я в то время снимал какие-то комедии? Да, точно. Как раз тогда я делал картину «Кастет», съемки шли на натуре.
— Ты не все время проводил на натуре. Первого февраля ты был в городе.
— Да что все это значит, черт возьми? — Гуддорф начал выходить из себя. — Допрос с пристрастием?
— Нет. Однако у меня есть точные сведения о том, чем именно ты занимался в то самое время.
Лицо Гуддорфа побагровело — казалось, еще немного — и Пэт с треском вылетит вон, — но вдруг хозяин кабинета натужно вздохнул, облизал губы и замер, уткнувшись взглядом в поверхность стола.
— Вот оно что… — промолвил он через минуту. — Но это дело тебя совершенно не касается.
— Оно касается любого порядочного человека.
— И с каких это пор ты стал порядочным человеком?
— Всю жизнь им был, — заявил Пэт. — А если даже и нет, то, по крайней мере, я никогда не совершал ничего подобного.
— Кто бы мог подумать! — сказал Гарри презрительно. — Пэт Хобби обзавелся нимбом над макушкой! В любом случае, где улики? Не думаю, что у тебя имеется какое-то письменное свидетельство. Все это давно поросло быльем.
— Но не для порядочных людей, которые такое не забывают, — сказал Пэт. — Что же до письменного свидетельства — оно у меня есть.
— Очень сомневаюсь. А если и так, это будет нетрудно опровергнуть в суде. Думаю, ты просто блефуешь.
— Я видел эту улику, — отчеканил Пэт, чья уверенность возрастала с каждой секундой. — И ее достаточно, чтобы отправить тебя на виселицу.
— Клянусь Богом, если ты придашь это дело огласке, я выживу тебя из города!
— Ты — выживешь меня?!
— Я не хочу огласки.
— Тогда советую прямо сейчас пойти со мной. И на студии больше ни с кем не разговаривай.
— Куда ты хочешь пойти?
— Я знаю один бар, где мы сможем побеседовать без лишних ушей.
Бар «Мунчери» был пуст, не считая бармена и Хелен Кэгл, которая сидела за столиком как на иголках. Едва Гуддорф увидел Хелен, лицо его исказилось в мучительной гримасе.
